«Саратовский листок» как зеркало февральской революции
Весна 1917 года. В школьных учебниках ее назовут предреволюционной. Но, судя по страницам газет того времени, например, «Саратовского листка», она была самая что ни на есть революционная. Царь свергнут, у власти народное Временное правительство - чего же боле? И возвышенные чувства, изложенные на пожелтевшей бумаге, переплетаются с прозаическими сообщениями.
К гражданам
«Долго стонала родина под гнетом тиранического правительства, но наконец долгожданный момент наступил. Есть много мучеников, которые в течение долгих лет стонали в тюрьмах, на каторге… Первым делом Исполнительного Комитета было исполнение долга по отношению к этим героям. Вчера все политические заключенные освобождены из каторжной тюрьмы. Их около 50 человек. Все абсолютно нуждаются в платье, обуви, белье. Придите на помощь!»
Деятельное участие в сборе помощи принимала редакция «Саратовского листка», куда пришло такое письмо:
«Господин редактор! Прилагаю при сем 25 рублей, прошу передать для покупки рубашек освобожденным из острогов господам политическим страдальцам.
Гражданин А. Тилло. 4 марта 1917 г., 1-й год освобождения от тирании!»
А в это же время созывается заседание продовольственной комиссии. Решаются вопросы – такса на французскую булку, установление правил пользования сахарными карточками, снабжение населения колобом (жмыхом).
А люди приземленные, простые граждане, названные потом перепуганными обывателями, вместо того, чтобы принимать участие в уличных шествиях, стоят в очередях и запасаются продовольствием. Сто лет назад об этом писали так:
В погоне за «пудовичками»
«На днях умерла одинокая старуха Василиса Барабаниха, жившая замкнуто, вдали от всех. У покойной были кое-какие средства. По словам родственников и соседей, ее очень угнетала мысль о неизбежном голоде. Всё почти время Барабаниха проводила в хвостах у мучных лавок, и всякий день ей как-то удавалось привезти на салазках пудовичок-другой муки. Их она складывала горкой на полке. И настал момент, когда полка обвалилась и гора рухнула, придавив старуху. Чуть живую Барабаниху вытащили из-под мешков, которых оказалось 40. Вскоре ее похоронили».
Голодным наследникам Василисы, видно, очень повезло.
А на саратовских улицах – бурлящая толпа, которую безуспешно пытаются сдержать стражи порядка.
«То, что полиция блюла, рушилось через несколько часов: полицию убрали. Там и сям её арестовывают, начиная с полицмейстера и кончая «гороховыми пальто». Повсюду совещания, митинги: «Товарищи, граждане, объединяйтесь, спешите быть свободными!» - точно электрический ток пронизывает воздух. А на улицах «ура!» в честь нового строя. К Московской площади течёт людская масса. Тысячи голов с лозунгами: «За новую Россию!»
Еще одно сообщение:
«На надобности Временного правительства неизвестный пожертвовал три золотых ордена: два - Станислава, один - Анны».
Явно не предчувствовал этот заслуженный человек, что грядут времена, когда он мог бы выменять свои награды на кусок масла.
Естественно, революционные мысли первая воспринимает молодёжь. Вот такое возмущённое письмо пришло в редакцию от учащихся реального училища.
«Господин редактор! Обращаемся к вам как к защитнику униженных и оскорблённых! Мы радовались освобождению от поработителей и украсили себя красными значками. Но директор, придя в 7 класс, сказал нам: «Новое правительство только временное, оно продержится недолго, это главари, захватившие власть, им не избежать суда».
Но ученик Смирновский заявил: «Мы, Иван Дмитриевич, считаем ваше заявление голословным, новое правительство народное, и мы верим, что оно сделает нас бессмертными. Оно освободило нас от поработителей».
Потерпев фиаско, директор обрушился на ученика Архангельского, приказав снять красную ленточку с груди. Однако тот заявил: «Я как ученик повинуюсь вам, но какое вы имеете право оскорблять моё национальное чувство?»
Хотя время показало, что «старый деспот», как назвали его ученики, кое в чем был прав.
Революционная волна всё шла по городским улицам, и добралась даже до Алтынки. И там восстали против угнетателей, правда, своеобразным способом. Слово – «Саратовскому листку».
«Вчера из психиатрической колонии возвратилась комиссия губернского земства. Здесь царит анархия. Служанки не подчиняются медицинскому персоналу, заставляют больных мыть полы, уходят с дежурств, что угрожает побегом сумасшедших из корпусов, надевают казенные туфли, а больных выпускают на прогулки босиком, не подчиняются врачам и оскорбляют их. Низшими служащими был создан комитет, который разжег вражду к медицинскому персоналу. Комиссия призывала этот «комитет» к объединению с врачами и фельдшерами, но безрезультатно. В одно прекрасное время сумасшедшие, а их 800 человек, могут явиться в город».
А в селе Михайловке Саратовского уезда прозвучали призывы спасать родину.
«Священник о. Шанский обратился с призывом к молящимся. Приведя выдержки из речей военного министра Керенского и главнокомандующего генерала Алексеева о том, что Россия в опасности, о. Шанский просил по примеру Минина и Пожарского отдать всё на защиту свободной России. Закончив воззвание, священник прослезился и, сняв с себя большой нагрудный серебряный крест, сказал, что жертвует его на защиту родины. Ни один из присутствующих не мог не присоединиться к этому призыву, жертвовать стали все. Даже девочка 6-7 лет сняла с руки дорогое ей серебряное колечко и положила на стол в пожертвование».
И как же без крылатого слова «товарищ»? Правда, давало оно иногда противоположный эффект. Русские социал-демократы, воодушевлённые интернациональными идеями, встретились на фронте с представителями такой же партии из немцев. Естественно, они видели в них не врагов, а почти однопартийцев. Один из русских, обращаясь к немцам, сказал:
- Товарищи!
На что ему гордо ответили:
- Мы вам не товарищи. Мы будем ими только тогда, когда сокрушим вас.
«Мир или хитрость врага?» - такой вопрос задавал журналист «Саратовского листка», который писал: «Социалисты как бы бегут с поля брани, находя себе поддержку в народном утомлении, а часто и в народном невежестве, своей пропагандой дезорганизуют военную дисциплину, направляют свои удары на таких борцов за право и свободу, как Милюков, и способствуют упадку народного энтузиазма в великой борьбе народов».
А из Царицына Саратовской губернии пришло сообщение – перед толпой выступал Минин, но, увы, не тот.
«Некто Минин на Скорбященской площади говорил о ненужности войны, о скорейшем заключении мира. Солдатам советовали разъезжаться по домам и предаваться мирным занятиям, а одеваться по-простому – «в лапти». Стоявший в толпе приказчик Бояринцев сказал: «Он говорит неправду! И почему он советует другим носить лапти, а сам одевается в сюртук и штиблеты?» И крикнул: «Долой Минина!»
После этих слов толпа набросилась на Бояринцева и стала избивать его камнями и палками. Один солдат хотел его спасти и прикрыл собою, но другие отбросили его и продолжали бить несчастного. Несколько человек с большим трудом отняли его у озверелых людей и доставили в больницу, где он скончался».
Власти пока пытаются реагировать на такие жестокие преступления, ведут расследования…
Тем временем в Балакове «революционный протест» произошел уже и в суде.
Обвиняемый на вопрос судьи, признает ли он себя виновным, неожиданно ответил: «Нет! И не признаю тебя, как судью, поскольку ты был поставлен старой властью и судить теперь никого не можешь!» Дело было отложено, а обвиняемый гордо удалился.
По Саратову и губернии прокатилась волна самосудов. Газета сообщает об одном из случаев так:
«Солдат 92 полка на Петиной ул. совершил кражу электрических проводов и лампочек, был пойман милиционерами и доставлен в свою часть. Товарищи опутали вора электрическими проводами, а на голове прикрепили лампочку и в таком виде водили по улицам. На вопросы прохожих он обязан был отвечать: «Я вор».
Сообщения о самосудах, уже совсем не курьёзные, приходят вновь и вновь, и всё чаще дело заканчивается убийством. Зачастую оказывалось, что избитый насмерть и исколотый штыками человек ни в чем не был виноват.
На страницах газеты стало появляться слово «буржуй», правда, смысл его был не совсем понятен. Журналист «Листка» иронизировал, что, вероятно, это тот человек, который имеет в кармане носовой платок. Однако было уже не до смеха. В газете появилась заметка «Мобилизовать буржуев».
«Кучка солдатской вольницы под влиянием большевистской пропаганды решила мобилизовать «буржуев-белобилетников». От имени Временного правительства расклеили по городу объявления о призыве. Приемная комиссия состояла из солдат, врача не было, и при переосвидетельствовании все признавались годными. Но когда дело дошло до отправки мобилизованных в части, никто не пожелал их отправлять. Все разошлись по домам».
«Буржуям» пока повезло.
Еще не родилось слово «дефицит», но он появился как факт. Об этом «Листок» пишет так:
«За мукой в городскую лавку явилось очень много народу, но там было объявлено, что муки не будет. Толпа бросилась в городскую управу и стала требовать выдачи муки. Пришлось вмешаться милиции и совету народных депутатов, вызвали военную секцию. Толпа грозила разгромить управу. Такие сцены происходят нередко то из-за отрубей, то из-за муки или сахара».
Начинаются странные «экспроприации»: люди в военной форме, которые представляются членами военного комитета, под угрозой револьвера нещадно грабят зажиточных крестьян, отбирают деньги, вещи, продукты. Люди боятся стука в дверь. По Саратову ползут слухи о погроме торговых лавок. Журналисты «Листка» пытаются успокоить людей, но верят ли себе сами?
И всё реже появляются в газете заметки о народной эйфории, о выступлениях людей, опьянённых свободой. Теперь корреспонденты пишут так: «Начинается гнусный разгул хватательных и хищных инстинктов. Это то, что является ужасом революции, её изнанкой, от которой отвернётся с содроганием всякий, не утративший человеческой души». Наступающий хаос был страшен. Замаячила тень голода и разрухи. Революция несбывшихся надежд не могла привести к умиротворению.
До октября оставалось несколько месяцев.
Татьяна Саблина
Journal information